85-летней Валентине Сергеевне Мухиной исполнилось шесть лет, когда началась война. Но говорят, что детские воспоминания - самые яркие. Войну помнит по бомбежкам и голоду. Жуткому, такому, что когда спустя уже лет пять после окончания войны наелась от пуза с подругой пряников, обе пьяными враз стали. - А бывает разве такое, от пряников-то?, - спрашиваю у Валентины Сергеевны.
- Так голодными ж были всегда, а тут желудку праздник такой - кулек пряников, вот и опьянела голова от счастья, - отвечает она. Валентина Сергеевна живет в Черемухово. В благоустроенной двушке-хрущевке. Чистота у бабушки просто идеальная. Делает все сама. С водой из крана, теплом в батареях и с унитазом оказалась четыре года назад. Всю жизнь в своем доме прожила. Печка с дровами, вода из колодца ведрами и флягами. И нужник деревянный во дворе.
- Дети привезли сюда из Ивдельского района, сами в Черемухово живут и меня перетащили на старости лет, - говорит пожилая женщина, - а так-то родом я из Тверской области. И войну там пережила. Но это длинная история.
Мы усаживаемся поудобнее на диване и Валентина Сергеевна начинает вспоминать:
“Слово “война” я, шестилетняя, не понимала сначала. Помню лето было, и все вокруг кричали “война, война!”. И страшно было, только это все от того, что всем было страшно. А что такое война я поняла, когда у нас бомбежки начались. Примерно в полутора километрах от нас бомбы падали, за реку, а то и в саму речку. А мы в окопах прятались. Их солдаты вырыли, они уже жили в землянках в лесу и по домам в поселке нашем”.
Валентина Сергеевна рассказывает, что жила она с мамой, отцом и младшей сестренкой в поселке Борисовский Тверской области. Там работал стекольный завод и все население поселка на нем и трудилось. Рассказывает, что в дома борисовцев расселили младших командиров, у них жили сразу двое. А до них - девушки - медики с Украины, те втроем поселились, пока одна из них не сломала ногу, жили. Ее увезли в госпиталь, остальные тоже куда-то делись. Наверное, в другое место уехали.
- Окопы-то в огороде вырыли, а там раньше и картошка, и другие овощи росли, - продолжает рассказ Валентина Сергеевна, - и все, есть нечего совсем стало. У нас соседи вырыли яму прятались в ней от бомб, но нам там места не хватало, так мы в сарайчике потом начали прятаться, а почему именно в нем, я не знаю. У нас котомки всегда приготовлены были. Как бомбить начинали, мы котомки хватали и пальто зимнее на себя надевали. Да какое там пальто? Брезентовую поддевку. В этих пальто и спали в сарайчике. Мама нас с сестренкой Зиной молиться заставляла. А мы не умели. Но быстро научились. А еще, помню, как парашютисты прыгали сверху, за реку, а потом девки и бабы ходили туда и приносили материал от парашютов. Белый и голубой. И платья из него шили себе. А к солдатам в землянки мы тоже ходили. За супом. Они подкармливали нас, голодных. А бомбежка - это очень страшно. Зарево красное от нее, ночью светло как днем становится. И грохот…
Бабушка Валя говорит, что стеклозавод в их Борисовском закрыли и нагнали на это место заключенных, тех, кто колоски и зерно брал себе понемногу. Однажды ее мама в толпе заключенных, которых вели конвоем, увидела свою подружку из соседней деревни. Спросила ее, как та попала под статью, а та рассказала, что несколько колосков на поле положила в карман пиджака, а пиджак оставила в раздевалке, на работе. Бригадир проверил карманы, спросил, чей пиджак, та сдуру и сказала, что ее. И все, под трибунал пошла. Лучше бы не признавалась, бог с ним, с пиджаком-то.
- Голодные мы были всегда, - вспоминает Валентина Сергеевна, - ели пестики с сосны, а еще нюньки. Это когда траву почистишь, а там у корешочка беленькое такое. Вот это и есть нюнька. Отца бабушки Вали забрали на войну сразу. А потом он пропал без вести. Все думали, что его убили, а мама говорила им с сестренкой, чтобы они не плакали, что папа вернется. Не вернулся. Оказалось, он почти сразу в плен попал.
- И нам дали 24 часа. - вздыхает Валентина Сергеевна. - Не знаешь, что такое? Пришли и сказали, чтобы мы в 24 часа съехали с квартиры (мы в бараке жили) и из Борисовского уехали. А куда? Да куда хотим, в деревню какую-нибудь. Бабушка жила в Борках (деревенька рядом, недалеко от Борисовского), туда мы со своими котомками и перебрались. Мама, я и Зиночка, сестренка. Мама а лесхозе сучки сначала рубила, но ее оттуда выгнали как жену попавшего в плен. Она в колхоз за трудодни пошла. Бесплатно, то есть, работала. А еще государству надо было 360 литров молока в год отдать, сколько-то яиц, мяса еще. И если овца, например, есть, с нее налог заплатить обязательно надо. У нас корова у бабушки была, так мы считай пили один обрат. Молоко-то все государству бесплатно отдавали. А яиц и не видели от своих кур почти. Маму когда в колхоз забирали, ей двоюродный брат, который бригадиром там работал, кричал: “Не забывай, Нюрка, где у тебя муж!” Мама ждала папу все равно, но после войны ему еще десять лет лагерей дали, а там, в лагере, он новую жену нашел. Приехал с ней к маме разводиться. Всю жизнь она это помнила. И одна всю жизнь так и прожила. Умерла четыре года назад, было ей 103 года.
Заговорили с Валентиной Сергеевной мы о школе, об учебе, и она сразу свою школу вспомнила. Говорит, в войну ни на один день учеба не заканчивалась. В Борисовском она в школу рядом с домом ходила, а когда в деревню их сослали, так за три километра вместе с девчонками каждый день бегали. А было им лет по 9-10. Туда три и обратно три версты.
Закончила только шесть классов и сразу на работу пошла. В 12 лет уже пилила дрова для стекольного производства в Яконово (деревня рядом с Борками), бой стекольный мыла для переработки. Но это уже после войны. Помнит отлично, как война закончилась.
- Бараки у нас такие длинные были, - говорит Валентина Сергеевна, - так все друг другу стучали и кричали радостно, что конец войне. А потом митинг был. Все плакали от счастья...С войны мужиков мало пришло, да и те калеки все почти. У нас вон Галанин вернулся без ноги, а у него трое детей, жена умерла в войну. Детей в детдом забрали, пока папка их воевал, а как только приехал, сказали, чтобы ехал за детьми. А куда он, безногий? Так сами девчонок ему привезли. Так они и маялись все вместе. Мама подкармливала их хлебом из картошки. Другого то хлебы мы и не видели. Он невкусный был, но привыкли как-то. Кто-то наоборот любил картофельный хлеб. А я картошку-то саму всю жизнь люблю и ем. Сами ведь растили всегда. Сейчас вот кабачки больше любить начала. Да сейчас-то жить можно. Пенсию дают, не голодная уже, а это самое главное.
Из семьи Валентины Сергеевны на войну ушел еще и брат ее мамы, Сеня. Погиб почти сразу, когда именно, она не помнит, помнит только, что ее мама горько плакала, но детям старалась не показать своего горя.
- Бабушка-то моя, Дарья, раскулаченная была, - делится Валентина Сергеевна, - на хуторе жила. Корову они держали, лошадь, овец. Пахали от зари и до зари. Пришли и все враз отобрали, а их с хутора выгнали. Так они под чужой фамилией скитались. В Ленинград уехали, мама моя там в прислугах была. Ее в 16 лет замуж отдали, чтобы в Сибирь не угнали, как дочь кулаков. Да я много могу рассказать, 85 лет уж на свете прожила.
Признаюсь, Валентина Сергеевна Мухина - моя мама. Всю жизнь я знаю ее как труженицу, ни минуты не сидящую, сложа руки. И даже во время нашей беседы мама не сидит. То кошку с котенком погладит, то чаем с вкусными конфетами угостить. То поправит покрывало на диване..
- А вот начнись сейчас война вдруг, не дай Бог, - восклицает мама, - это так страшно, нет ничего в жизни страшнее. Не за себя страх-то берет. За вас. За детей и внуков! 
